Тропа эта ответвлялась от тракта неподалеку от того места, где он входил в Лес, и вилась наверх по склону. После того, как деревья заканчивались, тропа переходила в древнюю каменную лестницу, ведущую к самому сигнальному маяку — широкому кругу, выровненному теми, кто строил эту лестницу. Смотрители маяка были единственными обитателями Леса, если не считать диких зверей. Они жили в сторожках в лесу у самой вершины. Смотрители дежурили посменно и надолго там не задерживались, разве что смена запаздывала из–за непогоды. Большинство из них рады бывали вернуться домой. 

Не потому, что в Лесу им угрожали дикие звери или на нем лежала какая–либо злая тень, оставшаяся от древних дней. Но в Лесу стояла тишина, не нарушаемая ничем, кроме шума ветра, голосов птиц и зверей и, временами, стука копыт на дороге, и люди невольно начинали говорить шепотом, словно ожидая услышать эхо величественного голоса, звучащего сквозь даль и время.
Название «Халифириен» на языке рохиррим означало «Священная гора»208. До их прихода она называлась на синдарине Амон–Анвар, «холм Благоговения», а почему — никто в Гондоре не знал, кроме (как выяснилось позже) короля или наместника. Тем немногим, кто отваживался свернуть с тракта и побродить под деревьями, казалось, что дело в самом лесе: на Всеобщем языке он назывался «Шепчущий лес». Во дни величия Гондора на горе не было маяка: до тех пор, пока палантиры поддерживали связь между Осгилиатом и тремя башнями королевства209, в гонцах и сигналах не было нужды. Позднее население Каленардона сократилось, и помощи с севера ждать уже не приходилось, да и туда войск не посылали: Минас–Тириту все труднее и труднее становилось поддерживать даже линию обороны вдоль Андуина и охранять свои южные побережья. В Анориэне тогда еще было довольно много жителей. В их обязанности входила охрана подступов к столице от непрошеных гостей с севера, что могли прийти из Каленардона или переправиться через Андуин у Каир–Андроса. Для связи с ними были построены и содержались в порядке три самых древних маяка (Амон–Дин, Эйленах и Мин–Риммон)210; но хотя вдоль речки Меринг, от непроходимых болот около ее впадения в Энтову Купель до моста, где тракт пересекал Меринг на западной опушке леса Фириен, была возведена оборонительная линия, на Амон–Анваре ни укрепления, ни маяка устроить не разрешили.
* * *
Во дни наместника Кириона на Гондор напали балхот, которые в союзе с орками переправились через Андуин, вторглись в Уолд и принялись завоевывать Каленардон. От этой смертельной опасности, что могла бы погубить Гондор, королевство спас приход Эорла Юного и рохиррим.
Когда война кончилась, люди гадали, чем наместник намеревается вознаградить Эорла. Все ожидали, что в Минас–Тирите будет устроен великий пир, на котором все и выяснится. Но Кирион был человеком себе на уме. Когда поредевшая армия Гондора двинулась на юг, к нему присоединились Эорл и эоред211Всадников Севера. Когда они приблизились к речке Меринг, Кирион обратился к Эорлу и, ко всеобщему изумлению, сказал:
— Теперь прощай, Эорл сын Леода. Я вернусь к себе домой, где мне многое нужно привести в порядок. Каленардон на это время я поручаю тебе, если ты не торопишься вернуться в свои земли. Через три месяца мы снова увидимся с тобой на этом же месте и станем держать совет.
— Я приду, — ответил Эорл.
И на этом они расстались.
Как только Кирион приехал в Минас–Тирит, он призвал нескольких наиболее доверенных слуг.
— Поезжайте в Шепчущий лес, — велел он. — Вы должны восстановить древнюю тропу к Амон–Анвару. Она давно заросла; но прежнее начало ее отмечено камнем, который по–прежнему стоит у тракта, в том месте, где тракт входит в Лес в северной его части. Тропа петляет, но на каждом по вороте стоит камень. Следуя по ней от камня к камню, вы в конце концов придете к месту, где деревья кончаются. Там вы увидите каменную лестницу, ведущую наверх. Туда я вам повелеваю не ходить. Сделайте эту работу как можно быстрее и возвращайтесь. Деревьев не валите — только расчистите тропку, по которой могли бы пройти пешком несколько человек. Вход на тропу оставьте нерасчищенным, чтобы никто, проезжая по тракту, не поддался искушению свернуть на тропу, пока я сам туда не приду. Никому не говорите, куда вы идете или что вы делали. Если спросят, скажите, что господин наместник желает подготовить место для встречи с вождем Всадников.
В назначенное время Кирион отправился в путь со своим сыном Халласом, владыкой Дол–Амрота и еще двумя членами совета; и он встретился с Эорлом у переправы через речку Меринг. С Эорлом были трое из его военачальников.
— Отправимся ныне в то место, что я приготовил, — сказал Кирион.
И они оставили у моста стражу из Всадников, повернули назад на тракт, проходящий под сенью леса, и доехали до стоячего камня. Там они оставили лошадей и еще один большой отряд стражи из воинов Гондора; и Кирион, встав у камня, обратился к своим спутникам и сказал так:
— Я отправляюсь на холм Благоговения. Идите за мной, если хотите. Со мной пойдет оруженосец, и еще один — с Эорлом, они понесут наше оружие; остальные пойдут безоружными, как свидетели всего, что мы скажем и сделаем на вершине. Тропа подготовлена, хотя по ней никто не ходил с тех пор, как я был здесь со своим отцом.
Затем Кирион повел Эорла в лес, и прочие последовали за ними в должном порядке. И когда они миновали первый из камней, расположенных дальше по тропе, все невольно умолкли и шли осторожно, словно бы не желая нарушать тишину. Так добрались они наконец до верхних склонов горы, миновали кольцо белых берез и увидели каменную лестницу, ведущую на вершину. После сумрака Леса солнце слепило и припекало, ибо шел месяц уриме; однако вершина горы была зеленой, словно все еще стоял лотессе.
У подножия лестницы располагалась небольшая площадка или просто уступ, вырубленный в склоне горы, с низкими дерновыми скамьями. Там все они немного посидели, а потом Кирион поднялся и взял у своего оруженосца белый жезл — знак должности — и белую мантию наместников Гондора. Взойдя на первую ступень лестницы, он нарушил молчание, произнеся негромко, но отчетливо:
— Ныне я объявляю, какую награду я решил предложить, по праву королевского наместника, Эорлу сыну Леода, вождю народа эотеод, в признательность за доблесть его народа и за помощь превыше всех надежд, которую оказал он Гондору в час крайней нужды. Я отдам Эорлу, как свободный дар, все земли Каленардона от Андуина до Изена. И будет он, если того пожелает, королем той земли, и его потомки после него, и его народ будут свободно жить там, пока продолжается правление наместников и пока не вернется великий король212. Не будет на них наложено никаких обязательств помимо их собственных законов и воли, кроме одного: они будут жить в вечной дружбе с Гондором, и враги его будут их врагами, пока стоят оба государства. Но такое же обязательство будет наложено и на народ Гондора.
Тогда поднялся Эорл, но заговорил он не сразу. Ибо был он изумлен великой щедростью дара и благородством условий, на которых этот дар был предложен; и он видел, сколь мудро поступает Кирион — и как правитель Гондора, желающий защитить то, что осталось от его государства, и как друг народа эотеод, о нуждах которого он осведомлен. Ибо народ эотеод стал теперь слишком многочислен, и ему сделалось тесно в его землях на севере. Они стремились вернуться на юг, в свой прежний дом, но их удерживал страх перед Дол–Гулдуром. В Каленардоне же они обретали куда больше места, чем им мечталось, и к тому же этот край лежал далеко от теней Лихолесья.
Но превыше мудрости и политических соображений Кирионом и Эорлом двигала тогда великая дружба, что связала их народы, и любовь, что возникла между этими достойными мужами. Со стороны Кириона то была любовь мудрого отца, состарившегося среди мирских тревог, к сыну, полному сил и надежд юности; Эорл же видел в Кирионе высочайшего и благороднейшего в мире человека, мудрейшего из тех, кого Эорл знал, и на нем пребывало величие королей людей давних времен.
Все эти мысли вихрем пронеслись в голове Эорла, и наконец он заговорил, сказав так:
— Наместник великого короля, я принимаю дар, предложенный тобой, для себя и для своего народа. Он превосходит любую награду, какую мы могли заслужить своими делами — но и сами эти дела были свободным даром дружбы. Теперь же я скреплю эту дружбу клятвой, что не будет забыта никогда.
— Тогда поднимемся же на вершину, — сказал Кирион, — и при свидетелях принесем те клятвы, какие сочтем подобающими.
* * *
Кирион с Эорлом поднялись по лестнице, и остальные последовали за ними; и на вершине они увидели широкую и ровную овальную площадку, поросшую травой. Она была не огорожена, но с восточной ее стороны поднимался невысокий холмик, на котором росли белые цветы алфирина213, и клонящееся к западу солнце тронуло их золотом. Тогда владыка Дол–Амрота, знатнейший среди спутников Кириона, подошел ближе и увидел черный камень, что лежал в траве перед холмиком, и все же не зарос сорняками и не был источен непогодой; и на камне были выбиты три знака. И спросил владыка у Кириона:
— Так это могила? Но кто из великих людей древности покоится здесь?
— Разве не прочел ты знаков? — спросил в ответ Кирион.
— Прочел, — сказал князь214, — потому и удивлен; ибо знаки эти — ламбе, андо, ламбе, — но не может же эта могила быть могилой Элендиля, а ведь с тех времен ни один человек не осмеливался носить это имя215.
— И все же это его могила, — сказал Кирион, — и отсюда исходит тот благоговейный страх, который царит на этой горе и в лесах у ее подножия. Волею Исильдура все короли, начиная от Менельдиля, занявшего его место, а также и все наместники, включая меня, хранили в тайне это место. Ибо сказал Исильдур: «Здесь — центр Южного королевства216, и здесь пребудет гробница Элендиля Верного, хранимая валар, пока стоит Королевство. Эта гора будет святыней, и пусть ни один человек не нарушает ее покоя и тишины, кроме наследников Элендиля». Я привел вас сюда, чтобы клятвы, произнесенные здесь, были нерушимейшими для нас и всех наших потомков.
Все присутствующие немного постояли в молчании, склонив головы. Наконец Кирион сказал Эорлу:
— Если ты готов, принеси теперь такую клятву, какая кажется тебе подобающей, в согласии с обычаями твоего народа.
Тогда Эорл шагнул вперед, и, взяв у своего оруженосца копье, воткнул его в землю стоймя. Затем, обнажив свой меч, он подбросил его, и клинок сверкнул на солнце. И, поймав его, Эорл шагнул вперед и положил клинок на курган, не отпустив, однако, рукояти. Затем он во всеуслышание произнес Клятву Эорла. Изрек он ее на языке эотеод, а в переводе на Всеобщий язык она звучит так217:
Услышьте ныне, все народы, что не склонились пред Тенью с Востока: мы примем дар владыки Мундбурга и придем жить в земле, которую он называет Каленардон. И потому я клянусь от своего собственного имени и от имени народа эотеод с Севера, что между нами и Великим Народом Запада будет дружба навеки. Их враги будут нашими врагами, их нужды будут нашими нуждами, и какое бы зло, или опасность, или нападение ни грозило им, мы явимся им на помощь и будем с ними, пока наши силы не иссякнут. Клятва эта перейдет к моим потомкам, ко всем, кто произойдет от меня на наших новых землях. И пусть они хранят ее в верности нерушимой, иначе падет на них Тень и будут они прокляты.
* * *
Затем Эорл вложил меч в ножны, поклонился и вернулся к своим спутникам.
Тогда Кирион произнес ответную клятву. Выпрямившись во весь рост, он положил левую ладонь на камень, а правой рукой воздел белый жезл наместников, и произнес слова, услышав которые, все преисполнились благоговения. Ибо, когда встал он, пламенное солнце спускалось к Западу, и казалось, будто белые одежды наместника охвачены огнем; и, поклявшись в том, что Гондор отныне будет связан подобными же обязательствами дружбы и помощи во всех делах, он возвысил голос и сказал на квенье:
Ванда сина термарува Эленна–норео алкар эньялиэн ар Элен–диль Ворондо воронве. Най тирувантес и харар махалмассен ми Нумен ар и Эру и ор илье махалмар эа теннойо218.
* * *
И повторил — на Всеобщем языке:
* * *
Клятва сия нерушимою пребудет в память величья Земли–под–Звездою и верности Элендиля Верного. Да хранят ее те, что восседают на тронах Запада, и Единый, кто превыше всех тронов во веки веков.
* * *
Такой клятвы не слыхали в Средиземье с тех пор, как сам Элендиль заключал союз с Гиль–галадом, королем эльдар219.
Когда все было завершено и уже сгущались вечерние сумерки, Кирион и Эорл со своими спутниками спустились с горы, в молчании прошли через темнеющий лес и вернулись на стоянку у речки Меринг, где для них были приготовлены шатры. После вечерней трапезы Кирион и Эорл с князем Дол–Амрота и Эомундом, главным военачальником войска эотеод, собрались вместе и определили границы владений короля эотеод и наместника Гондора.
Границами королевства Эорла должны были стать: на западе река Ангрен от места слияния с Адорном, и оттуда на север до внешних укреплений Ангреноста, и к северо–западу вдоль границ Фангорна до реки Светлимки; эта река сделалась его северной границей, ибо на земли за ней Гондор никогда не претендовал220. На востоке границами служили Андуин и западные склоны Эмин–Муиля до болот около устья Онодло, а за той рекой — речка Гланхир, которая бежала через лес Анвар к Онодло; а на юге его границами были горы Эред–Нимрайс до конца северного отрога, но все те долины и ущелья, что открывались на север, отходили к эотеод, а также земли к югу от Хитаэглира, лежащие меж рек Ангрен и Адорн221.
Из всех этих земель под властью Гондора оставалась только крепость Ангреност, внутри которой находилась третья Башня Гондора, неприступный Ортанк, где хранился четвертый палантир южного королевства. Во дни Кириона в Ангреносте все еще стоял гондорский гарнизон, но к тому времени он превратился в небольшую обособленную группу постоянных поселенцев под командованием начальника, чья должность передавалась по наследству, а ключи от Ортанка хранились у наместника Гондора. «Внешние укрепления», упомянутые в описании границ государства Эорла, представляли собой стену со рвом, проходящую примерно в двух милях к югу от ворот Ангреноста, между холмами, которыми заканчивались Мглистые горы; за ней находились пахотные земли людей, живших в крепости.
Также было договорено, что Большой тракт, некогда проходивший через Анориэн и Каленардон к Атрад–Ангрену (Бродам Изена)222, и оттуда на север к Арнору, в мирное время должен быть открыт для всех путешественников обоих народов без изъятия, и заботы о его содержании, от речки Меринг до Бродов Изена, передавались народу эотеод.
По этому соглашению только небольшая часть леса Анвар, к западу от речки Меринг, принадлежала королевству Эорла; но Кирион объявил, что гора Анвар теперь является святыней для обоих народов, и что отныне и эорлинги, и наместники должны разделять труды по ее содержанию и охране. Однако в поздние дни, когда силы и численность рохиррим росли, в то время как Гондор приходил в упадок и постоянно подвергался нападениям с востока и с моря, смотрителями горы Анвар назначались исключительно люди Истфолда, и Лес по обычаю стал частью королевских владений Марки. Гору рохиррим называли Халифириен, а Лес — Фириенхолт223.
В позднейшие времена день принятия клятвы стал считаться первым днем существования нового королевства и днем, когда Эорл принял титул короля Марки Всадников. Но на самом деле рохиррим заселили эту землю далеко не сразу, и при жизни Эорл носил титулы владыки эотеод и короля Каленардона. Слово «Марка» означало «порубежье», пограничные земли, особенно те, которые служат защитой внутренним землям королевства. Синдарские названия «Рохан» для Марки и «рохиррим» для ее народа придумал Халлас, сын и наследник Кириона, но их часто употребляли не только жители Гондора, но и сами эотеод.
На следующий день после принесения клятвы Кирион и Эорл обнялись и с неохотой расстались. Ибо Эорл сказал:
— Меня ждет немало спешных дел, господин наместник. Эта земля теперь свободна от врагов; но они не разгромлены окончательно, и мы не знаем, какие еще опасности таятся за Андуином и под сенью Лихолесья. Вчера на закате я послал на север трех вестников, опытных и отважных всадников, надеясь, что хотя бы один достигнет моего дома раньше меня. Ибо ныне сам я должен вернуться, и вернуться с войсками: в моих землях остались немногие, те, кто слишком молод или слишком стар; там остались наши женщины и дети, наше имущество; на долгом пути сюда их нужно будет охранять, и последуют они только за самим вождем эотеод. Я оставлю здесь все войска, какие смогу — почти половину тех сил, что находятся в Каленардоне сейчас. Среди них — несколько отрядов конных лучников, которые быстро придут на помощь, если в этих землях обнаружатся еще какие–нибудь вражеские отряды; но главные силы останутся на северо–востоке — охранять то место, где балхот, выйдя с Бурых равнин, переправились через Андуин; ибо главная опасность по–прежнему угрожает оттуда, и именно там я, если вернусь, надеюсь провести мой народ в его новые земли с наименьшими тяготами и потерями. Если вернусь, сказал я — но будь уверен, что я сдержу свою клятву и вернусь, если только злой рок не постигнет нас, и я не сгину в долгом пути вместе с моим народом. Ибо путь наш лежит по восточному берегу Андуина, все время под угрозой, исходящей из Лихолесья, а в конце проходит через долину, омраченную тенью холма, который вы называете Дол–Гулдур. На западном же берегу не найти дороги ни для конницы, ни для больших отрядов, ни для повозок — даже если бы горы не кишели орками; а через Двимордене, где живет Белая Владычица, плетущая сети, которые не преодолеть ни одному смертному, не пройти никому, ни большим числом, ни малым. Я пойду восточной дорогой, которой пришел к Келебранту; и да хранят нас те, кого мы призвали в свидетели наших клятв. Расстанемся теперь с надеждой! Отпустишь ли ты меня?
— Да, я отпущу тебя, — ответил Кирион, — ибо теперь вижу, что по–иному быть не может. Я понимаю, что в нашей беде я слишком мало думал об опасностях, с которыми ты столкнулся, и о том, каким чудом был твой приход после долгого пути с Севера, приход, на который мы и не надеялись. Награда, которую я предложил тебе от всего сердца, полного радостью избавления, кажется теперь малой. Но я верю, что слова моей клятвы, о которых не думал я до того, как произнес их, не вотще были вложены мне в уста. Так простимся же, храня надежду.
Если учитывать манеру хронистов, можно предположить, что многие из тех речей, что якобы были произнесены Эорлом и Кирионом при расставании, на самом деле были сказаны и обсуждены накануне вечером, на совете; но что касается прощальных слов Кириона относительно вдохновения, посетившего его во время произнесения клятвы, то этому верить можно, потому что он был человек негордый, отважный и великодушный — благороднейший из наместников Гондора