Есть конь, которого мы никогда не могли обуздать,
Он скачет через горы и океаны.
Это арабский скакун вечности, он несется вперед,
Оставляя за собой миры, и всегда выигрывает гонку.
О, горячий жеребец, я не сомневаюсь,
Он утомит своих ездоков, кем бы они ни были,
И мы все садимся в седло, и он несет нас вперед,
Не слыша сдерживающих слов, не чувствуя хлыста.
Он ничего не боится и не нуждается в отдыхе,
Этот несущийся галопом храбрый серый конь.
Все дальше и дальше, он вечно стремится вперед,
Где он остановится, не знает даже мудрейший.
Он не задерживается, чтобы напиться
у журчащего источника радости,
Он не отстает, чтобы перевести дух,
на изрытых болью холмах.
Очень удобно наше место на его спине,
Когда он скачет по солнечным,
цветистым дорогам жизни.
Когда его звонкие подковы ступают
по зеленому мху надежды
И утопают в цветах, растущих на склоне любви.
О, в это время путешествие очень приятно,
И мы смеемся, радуясь силе несущегося галопом коня.
Но, увы, мягкая трава скоро кончается,
И он выходит на каменистую дорогу, в сухую пустыню.
Его поступь тяжела. Он поднимает столько пыли,
Что многие стенают, но должны продолжать свой путь.
Все дальше и дальше, через мрачную трясину отчаяния,
Через тернии раскаяния и тисовые ветви траура.
Наши члены исхлестаны в кровь и нестерпимо болят,
Но мы должны двигаться дальше —
избитые, измученные, больные.
Нежные сердца могут быть потрясены и истекать кровью,
Но нужно ехать дальше на несущемся галопом коне.
На булыжном церковном дворе он не делает остановки,
Но храбрейшие, быть может, из его седоков упадут.
Они могут прижиматься к нему, но не смогут удержаться,
Когда он прыгнет над раскрытой могилой,
вырытой смертью.
Оказавшись в ловушке, убранный бархатом и плюмажем,
Он пробегает большой круг между могил.
Он несет короля, но огибает склеп,
И монарх, который был так весел и полон сил, падает.
А бербер бежит вперед, набирая скорость.
Он даже не заметил падения, несущийся галопом конь.
Он летит над величественными пирамидами,
Следы его подков видны в Вавилонской пустыне.
Он гордо фыркает, и храмы света
Окутываются туманной дымкой,
словно перед наступлением ночи.
Вперед и вперед бежит он, не сворачивая в стороны.
Ему все равно, какая под ним дорога, широкая или узкая.
И на городских улицах он не задерживается,
Над Марафонской равниной он пролетает.
О, найдите мне породу, обладающую скоростью,
Способной соперничать с несущимся галопом конем.
Он уже оставил позади прошлое и бежит по настоящему,
Перед ним будущее, в которое он стремится.
Он легко скользит по океанам,
играючи минует непроходимые заросли,
Вперед и вперед, через реки и леса.
Многие из нас едут на нем сейчас,
Усталые, задыхающиеся, с залитыми потом лицами.
Мы можем мучиться и стонать, но зря.
Так что давайте крепко держаться в седле и не жаловаться.
Ведь мы знаем, что есть цель и славная награда
Для седоков времени – старого,
несущегося галопом коня.
Та же поэтесса обращается к теме серого скакуна времени в «Песне старого года»:
О, я проехал долгий путь,
На коне, которому не нужна ни узда, ни кнут.
Но он скоро сменит седока и оставит старый год
Лежать в пыли на дороге вечности.
Моя гонка на сером жеребце времени почти закончена.
И он поскачет дальше, но уже без меня.
И вы увидите, как развевается его грива,
Когда похороните меня
под священным зеленым деревом.
Лошадь всегда являлась символом скорости, во всяком случае, там, где была известна. Еще пророк Иеремия говорил о конях, которые «быстрее орлов».
Лошадь также являлась символом гордости, и в этой связи стоить отметить часто употребляемое выражение to ride (to mount) a high horse(дословно – ехать на высокой лошади), означающее «заноситься, важничать, держаться высокомерно».
Пиерио80в своей «Иероглифике» сообщает, что лошадь – иероглифический символ гордости.
Мистическая книга Откровений полна оккультных аллюзий, касающихся лошади.
Святой Иоанн Богослов в Откровении использует смешанный символизм, но лошадь явно доминирует. Очевидно, он пытался описать нечто, явившееся ему в видении, что было совершенно незнакомым и потому непостижимым для воображения как его собственного, так и тех, к кому он обращался. Стараясь наиболее полно передать значение виденного, он слишком быстро переходит от одного образа к другому.
Изобретательный толкователь мог бы предположить, что увиденное им было сегодняшними аэропланами во время воздушного налета. Святой Иоанн описывает, как пятый ангел открыл «кладезь бездны, и вышел дым из кладезя, как дым из большой печи; и помрачилось солнце и воздух от дыма из кладезя. И из дыма вышла саранча на землю…По виду своему саранча была подобна коням, приготовленным на войну; и на головах у ней как бы венцы, похожие на золотые, лица же ее – как лица человеческие…На ней были брони, как бы брони железные, а шум от крыльев ее – как стук от колесниц, когда множество коней бежит на войну; у ней были хвосты, как у скорпионов, и в хвостах ее были жала…» (9: 2, 7, 9).
Позже, когда четыре ангела были освобождены, он говорит: «Число конного войска было две тьмы тем; и я слышал число его. Так видел я в видении коней и на них всадников, которые имели на себе брони огненные, гиацинтовые и серные; головы у коней – как головы у львов, и изо рта их выходил огонь, дым и сера» (9: 16, 17).
Конечно, эти свирепые крылатые кони, издающие такой сильный шум, в первую очередь наводят на мысль о современном боевом самолете, нагруженном смертоносными бомбами, и, возможно, более верно передают впечатления людей той далекой эпохи, чем литературные описания.
Всадником бледного коня из видения святого Иоанна была смерть. «И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя «смерть»; и ад следовал за ним, и дана ему власть над четвертою частью земли – умерщвлять мечом и голодом, и мором, и зверями земными» (6: 8).
Задолго до написания Иоанном Богословом мистической книги откровений лошадь уже считалась символом смерти и была связана с адом. В древних манускриптах царица ада Нинкигаль описывается стоящей на коленях на лошади. Образ, дошедший до нас из глубины веков, представляется весьма удачным.
Пророку Исайе снизошло видение падения Вавилона: «И увидел он едущих попарно всадников на конях, всадников на ослах, всадников на верблюдах; и вслушивался он прилежно, с большим вниманием. И закричал, каклев: господин мой! на страже стоял я весь день, и на месте моем оставался целые ночи. И вот, едут люди, всадники на конях попарно. Потом он возгласил и сказал: пал, пал Вавилон, и все идолы богов его лежат на земле разбитые» (21: 7—9).
Это видение можно толковать по-разному, но это, быть может, потому, что пророк описал не все, что увидел. Возможно, всадники бежали или преследовали поверженного врага. Он даже не уточняет, какой они были национальности. Тем не менее в них он увидел конец города.
Шелли писал о коне смерти, который был диким, словно ветер, но этот символ, видимо, пришелся поэтам по душе меньше, чем пророкам, и примеры его применения довольно редки.
В видении святого Иоанна описан и другой конь, который был красным, и ему была дана власть отбирать у земли мир, чтобы люди начали убивать друг друга.
Очевидно, всадником красного коня был воинственный бог Марс. Он часто изображается на коне. Когда он выезжает, его колесницу везут два коня – Страх и Ужас, – которых запрягла для него его сестра или жена Беллона – богиня войны.
Что на Германии? Фракию Марс променял беспощадный
И несется по ней на одрисийских конях.
Мильтон. Латинские поэмы. Пер. Ю. Коренева
Лошадь, напрямую связанная с войной, не только была ее естественным символом, но и приносилась в жертву Марсу и считалась священной для этого божества.
Евреи, скорее всего, были совершенно согласны с таким толкованием, поскольку они использовали лошадь только в военных целях, и в Библии присутствует только два примера, когда на лошадь садился невоенный человек. Первый – это Мардохей (Есф., 6: 9), которого царь пожелал «отличить почестью», второй – царский гонец, отправленный с письмом (там же, 8: 10). И хотя проповедник говорит: «Видел я рабов на конях, а князей ходящих, подобно рабам, пешком» (Еккл., 10: 7), он явно считал это парадоксом.
Осия говорит: «…не станем садиться на коня» (14: 4), имея в виду, что не станем больше воевать. Захария, предсказывая приход Христа, сообщает: «Царь твой грядет к тебе, праведный и спасающий, кроткий, сидящий на ослице…» Это означает, что он явится не как воинственный завоеватель, который, естественно, ехал бы на коне. Желая еще более подчеркнуть мирный характер правления Христа, он говорит: «Тогда истреблю колесницы у Ефрема и коней в Иерусалиме» (Зах., 9: 9, 10). Война без коней была немыслимой.
Далее проповедник предрекает: «…посетит Господь Саваоф стадо свое, дом Иудин, и поставит их, как славного коня Своего, на брани» (там же, 10: 3). Жрец Марса порадовался бы такому символизму. По правде говоря, в те далекие времена Господь был довольно-таки воинственным богом, часто выезжавшим на красном коне, безжалостным, жестоким и мстительным. И почему это наши теологи так стараются поместить его на трон Всевышнего? Хвала небесам, мы уже не слишком склонны к идолопоклонству, но сколько же страданий и бед оно принесло!
Иудейский пророк Иеремия отмечал, что «каждый обращается на свой путь, как конь, бросающийся в сражение» (8: 6); пророк Наум говорил, что «слышны хлопанье бича и стук крутящихся колес, ржание коня и грохот скачущей колесницы», когда сражались армии (Наум., 3:2). Также отмечалось, как «ломались копыта конские от побега, от побега сильных его» (Суд., 5: 22), как опускались руки «от шумного топота копыт сильных коней его» (Иер., 47: 3) и «от громкого ржания жеребцов его дрожит вся земля» (там же, 8: 16), и что «коня приготовляют на день битвы, но победа – от Господа» (Примеч., 21: 31).
Изучая древние ассирийские и вавилонские письмена, созданные более пяти тысяч лет назад, мы не находим упоминания о лошадях, используемых для перевозки тяжестей. Бык и осел были тружениками, но конь – только воином, причем обычно удачливым. Конь часто присутствует в ассирийских памятниках, причем видно, сколь глубоко почтительным было отношение к нему. Скульпторы проявляли необычайное старание, изображая детали гривы, хвоста, конских украшений.