Борис Гиленсон в «Краткой литературной энциклопедии» называет манифестами « программные высказывания об эстетических принципах литературного направления, течения, школы» (1967), а Юрий Борев в своем словаре (2003) говорит о них как об « оглашении (прокламировании) основных (программных) художественных и социальных принципов, установок какого-либо художественного движения или направления».Смысл слова, как видим, за несколько десятилетий практически не изменился, хотя и пополнился указанием на декларирование социальных принципов. И это правильно, так как большинство манифестов перестроечной и постперестроечной поры носят не столько эстетический, сколько социальный, идеологический характер. Начало положило «Письмо писателей России», где 74 литератора (их число позднее пополнилось) заявили, что « в последние годы под знаменами объявленных “демократизации”, строительства “правового государства”, под лозунгом борьбы с “фашизмом и расизмом”»в нашей стране « разнуздались силы общественной дестабилизации» и « происходит беспримерная во всей истории человечества массированная травля, шельмование и преследование коренного населения….» («Литературная Россия». 2.03.1990).Как своеобразный ответ писателей-демократов тем литераторам, которых вскоре назовут «коммуно-патриотами» и «красно-коричневыми», прозвучало открытое письмо «Писатели требуют от правительства решительных действий», где, в частности, было сказано: « Эти тупые негодяи уважают только силу. Так не пора ли ее продемонстрировать нашей юной, но уже‹…› достаточно окрепшей демократии?» («Известия». 5.10.1993).Обмен такого рода декларациями шел несколько лет, чтобы, уже в ситуации апартеида, уступить место… Нет, не эстетическим манифестам, как можно было бы предположить, а игре – и в политику, и в эстетику.Откровенно игровой смысл носит и объединившая круг авторов петербургского издательства «Амфора» идея вернуть Босфор и Дарданеллы заново создаваемой Российской империи, и триединство « Христианство, Традиция и Империя», декларируемое литературно-философской группой «Бастион» под водительством Дмитрия Володихина, и манифест постинтеллектуализма, сочиненный Львом Пироговым и какое-то время бурно обсуждавшийся на страницах еженедельника «Ex libris НГ». Трудно обнаружить собственно эстетическую компоненту, приметы художественного своеобразия и в концепциях нового реализма, манифестируемых, по крайней мере, тремя конфликтующими друг с другом группами прозаиков, и в программных заявлениях метафизических реалистов, вдохновленных примером Юрия Мамлеева.Составители манифестов всякий раз руководствуются своими собственными целями, носящими, как правило, тусовочный характер, но общее предназначение программных документов, выбрасываемых на рынок идей и предложений, очевидно – оживить застоявшуюся литературную жизнь, аккумулировать накопленный художественный опыт, структурировать и стратифицировать аморфное литературное пространство.Дело для развитой культуры, что называется, нелишнее, и можно лишь сожалеть, что разработка и презентация новых (или хотя бы обновленных) художественных и социальных принципов подменяется либо их малоискусной, в большинстве случаев, имитацией, либо буффонадой. Поэтому, оставив в прошлом манифесты метаметафоризма, на конкурентной основе писавшиеся Михаилом Эпштейном и Константином Кедровым, концепцию критического сентиментализма, с опорой на личный творческий опыт выдвинутую Сергеем Гандлевским, а также идеи полистилистики, отчетливее всех сформулированные Ниной Искренко, можно назвать лишь один программный документ, который «работает» и сегодня. Это, к огорчению ревнителей высокой словесности, составленный еще в 1989 году манифест Ордена куртуазных маньеристов, где свежее для того времени игровое начало обеспечено четко изложенными и едиными для всей этой группы принципами и поэтики, и литературной стратегии.
