Наконец, измученный спешкой и дальней дорогой (ибо он без отдыха прошел более сорока лиг), Турин в первый морозный день достиг заводей Иврина, где некогда был он исцелен. Но теперь на месте озера была лишь замерзшая грязь, и Турин не смог снова напиться из него.
Оттуда вышел он к перевалам, ведущим в Дор–ломин; с Севера налетела жестокая метель, и дороги завалило снегом, и пути стали опасны. Двадцать лет и три года минуло с тех пор, как Турин шел этой дорогой, но он отчетливо помнил каждый шаг — так велика была печаль расставания с Морвен. И вот наконец вернулся он в земли, где прошло его детство. Все было пусто и голо; жители той земли оказались малочисленными и неотесанными, и говорили они на грубом языке истерлингов, а былое наречие сделалось языком угнетенных — или врагов.
Поэтому Турин пробирался осторожно, пряча лицо и ни с кем не заговаривая; и наконец нашел он тот дом, что искал. Дом стоял пустым и темным, и поблизости не было ни души: Морвен ушла, и Бродда–Пришелец (тот, что силой взял в жены Аэрин, родственницу Хурина) разграбил ее дом и взял себе все, что осталось из ее имущества, и всех ее слуг. Дом Бродды был ближе всех к старому дому Хурина, и туда–то и отправился Турин, измученный скитаниями и горем, и попросился на ночлег; и его впустили, ибо Аэрин все еще поддерживала в этом доме некоторые добрые старые обычаи. Его усадили у огня со слугами и несколькими бродягами, почти такими же мрачными и измученными, как он сам; и Турин спросил, что нового слышно в этих краях.
Услышав его, все умолкли, и кое–кто отодвинулся подальше, косо глядя на чужака. Но один старый бродяга с клюкой сказал ему:
— Если уж говоришь на старом языке, господин, так говори потише и не спрашивай о новостях. Ты хочешь, чтобы тебя избили, как вора, или вздернули, как соглядатая? С виду ты сойдешь и за того, и за другого. Хотя это значит всего лишь, — продолжал он, придвинувшись поближе и понизив голос, — что ты похож на человека из добрых старых времен, на одного из тех, кто пришел с Хадором в золотые дни, когда люди еще не обросли волчьей шерстью. Здесь еще остался кое–кто из таких, только теперь все они либо нищие, либо рабы; кабы не госпожа Аэрин, не видать бы им ни очага, ни похлебки. Откуда ты, и что за новости хочешь узнать?
— Была здесь знатная женщина по имени Морвен, — ответил Турин. — Давным–давно я жил у нее в доме. После долгих скитаний пришел я туда, надеясь на радушный прием, но нет там ни огня, ни людей.
— Уже больше года нету, — ответил старик. — Тот дом со времен страшной войны был скуден и огнем, и людьми; она ведь была из прежних — да ты знаешь, должно быть, — вдова нашего владыки, Хурина сына Галдора. Однако они не смели тронуть ее — боялись: была она гордая и прекрасная, как королева, пока горе не согнуло ее. Ее звали ведьмой и обходили стороной. «Ведьма» — на нынешнем языке это значит всего лишь «друг эльфов». Однако ж ее ограбили. Пришлось бы ей с дочкой голодать, кабы не госпожа Аэрин. Говорят, она тайком помогала им, и этот хам Бродда, ее муж поневоле, часто бивал ее за это.
— А что же в этом году? — спросил Турин. — Что они, умерли, или их сделали рабынями? А может, орки на них напали?
— Наверное никто не знает, — ответил старик. — Но она исчезла вместе с дочерью. А этот Бродда ограбил ее дом и растащил все, что еще оставалось. Все забрал, до последней собаки, а людей ее сделали рабами — кроме нескольких, кого, как меня, выгнали побираться. Я ведь много лет служил ей, а до нее — великому Владыке; зовут меня Садор Одноногий: будь проклят тот топор — кабы не он, лежать бы мне теперь в Великом Кургане. Как сейчас помню тот день, когда отослали Хуринова мальчика, — как же он плакал! — и она плакала, когда он ушел. Говорят, его отправили в Сокрытое королевство.
Тут старик прервал свою речь и с подозрением покосился на Турина.
— Я всего лишь старый болтун, — сказал он. — Не слушай меня! Приятно поговорить на старом наречии с тем, кто говорит на нем чисто, как в былые годы, но времена теперь дурные, и надо быть осторожным. Не все, кто говорит на светлом наречии, светлы душою.
— Это правда, — ответил Турин. — Моя душа мрачна. Но если ты принимаешь меня за шпиона с Севера или с Востока, немного же мудрости прибавили тебе годы, Садор Лабадал!
Старик, остолбенев, уставился на него; потом проговорил, весь дрожа:
— Выйдем на улицу! Там холодней, зато безопасней. Для дома истерлинга ты говоришь слишком громко, а я слишком много.
Когда они вышли во двор, Садор вцепился в плащ Турина:
— Ты говоришь, давным–давно ты жил в этом доме… Господин мой, Турин сын Хурина, зачем ты вернулся? Наконец–то мои глаза и уши открылись: ведь у тебя голос отцовский. Лабадал — только маленький Турин называл меня так. Он не хотел меня обидеть, — мы тогда были добрыми друзьями. Что же он ищет здесь теперь? Мало нас осталось, и все мы стары и безоружны. Те, что лежат в Великом Кургане, счастливее нас.
— Я не сражаться пришел, — сказал Турин, — хотя после твоих слов, Лабадал, мне захотелось драться. Но это потом. Я пришел за владычицей Морвен и Ниэнор. Что ты знаешь о них? Говори скорее!
— Почти ничего, господин мой, — ответил Садор. — Они ушли втайне. Ходили слухи, что их призвал к себе владыка Турин: мы ведь были уверены, что за эти годы он стал могучим владыкой, может, даже королем где–то в южных странах. Но, похоже, это не так.
— Не совсем, — ответил Турин. — Был я владыкой в южной стране, это теперь я сделался бродягой. Но я не звал их к себе.
— Тогда не знаю, что и сказать тебе. Но госпожа Аэрин должна знать, я думаю. Ей были ведомы все замыслы твоей матери.
— Как же мне поговорить с ней?
— Вот этого не знаю. Плохо пришлось бы ей, если бы застали ее у дверей, в тайной беседе с бродягой из изничтоженного народа, не говоря уж о том, что вряд ли получится ее вызвать. А такому оборванцу, как ты, не дадут пройти в тот конец палаты, к высокому столу — истерлинги схватят и изобьют, если не хуже.
И вскричал Турин во гневе:
— Ах, значит, мне нельзя ходить по палате Бродды, а не то изобьют? Пойдём, и увидишь!
И с этими словами Турин вбежал в палату, откинул капюшон и, расталкивая всех, кто стоял на пути, зашагал к столу, где сидел хозяин дома со своей женой и прочими знатными истерлингами. Слуги подбежали схватить его, но он отшвырнул их и воскликнул:
— Есть ли главный в этом доме, или это орочье логово? Где хозяин?
Бродда вскочил в гневе.
— Я главный в этом доме! — воскликнул он.
Но прежде, чем он успел добавить что–то еще, Турин сказал:
— Видно, не перенял ты учтивых нравов, что царили в этой земле до вас. Неужто ныне вошло в обычай дозволять прислужникам оскорблять родичей жены хозяина? Ибо я родич госпожи Аэрин, и у меня к ней дело. Дозволят ли мне пройти, или я пройду по своей воле?
— Проходи, — хмуро проворчал Бродда, Аэрин же побледнела.
Тогда Турин прошел к высокому столу, остановился перед ним и поклонился.
— Прошу прощения, госпожа Аэрин, что вламываюсь к тебе таким образом, — произнес он, — но дело мое не терпит отлагательств, и я пришел за этим издалека. Я ищу Морвен, владычицу Дор–ломина, и дочь ее Ниэнор. Но дом ее пуст и разграблен. Что ты можешь поведать мне?
— Ничего, — ответила Аэрин в великом страхе — Бродда пристально смотрел на нее. — Я знаю только, что она ушла.
— Не верю, — сказал Турин.
Тут Бродда выскочил из–за стола, — лицо его побагровело от пьяного гнева.
— Ну, хватит! — заорал он. — Чтоб моей жене перечил какой–то оборванец, что бормочет на языке рабов? Нет в Дор–ломине никакой владычицы. А эта Морвен, она была из племени рабов и сбежала, как рабыня из–под стражи. И ты давай беги отсюда, да поживее, а не то велю повесить на первом дереве!
Тут Турин бросился на него, обнажил свой черный меч, схватил Бродду за волосы и откинул ему голову.
— Ни с места, — сказал он всем, — а не то быть ему без головы! Госпожа Аэрин, я попросил бы у тебя прощения еще раз, но, по–моему, этот мужлан причинял тебе лишь зло. Но теперь говори и не отрицай истины! Не Турин ли я, владыка Дор–ломина? Могу ли я приказывать тебе?
— Приказывай! — ответила она.
— Кто разграбил дом Морвен?
— Бродда, — ответила она.
— Когда она бежала и куда?
— Год и три месяца прошло с тех пор, — ответила Аэрин. — Хозяин Бродда и прочие пришельцы с Востока, что живут поблизости, жестоко притесняли ее. Когда–то, давным–давно, ее приглашали в Сокрытое королевство; и вот наконец она отправилась в путь. В то время земли ненадолго освободились от напастей, — говорят, благодаря доблести Черного Меча из южных краев; но теперь опять все по–старому. Она думала, что ее сын живет там и ждет ее. Но, если ты и вправду Турин, боюсь, все пошло вкривь и вкось.
Турин горько расхохотался.
— Вкривь и вкось? — воскликнул он. — Воистину так, ведь пути Моргота всегда кривы!
И внезапно порыв черного гнева охватил его: ибо глаза его открылись, и спали с него последние нити чар Глаурунга, и познал он ложь, опутавшую его.
— Так значит, меня одурачили и отправили сюда на позорную смерть, когда я мог бы с честью пасть у врат Нарготронда?
И показалось ему, что в ночи за стенами дома раздаются крики Финдуилас.
— Не первым умру я здесь! — воскликнул Турин.
И он схватил Бродду, и в порыве отчаяния и гнева, прибавившем ему сил, поднял его в воздух и встряхнул, как собачонку.
— Морвен из племени рабов, говоришь? Ах ты, подлец, сын подлецов, вор, раб рабов!
И швырнул Бродду через стол, навстречу истерлингу, который вскочил, собираясь броситься на Турина.
Бродда упал и сломал себе шею; Турин же, швырнув Бродду, прыгнул сам в ту же сторону и убил еще троих, что пытались спрятаться, ибо при них не было оружия. В палате зашумели. Истерлинги, сидевшие поблизости, набросились бы на Турина, но было там немало людей из прежнего народа Дор–ломина: долго оставались они покорными слугами, но ныне они с криками подняли мятеж. Скоро в палате завязался бой и, хотя у рабов были лишь ножи да то, что попалось под руку, а истерлинги были вооружены мечами и кинжалами, многие с той и с другой стороны были убиты, а тут Турин бросился в гущу битвы и перебил всех истерлингов, что оставались в палате.
Турин отдыхал, прислонясь к столбу, и пламя гнева его угасло и рассыпалось пеплом. И подполз к нему старый Садор, и обнял его колени, ибо был смертельно ранен.
— Трижды семь лет и больше — долго ждал я этого часа, — сказал он. — А теперь уходи, уходи, господин! Уходи и не возвращайся, пока не наберешь могучего войска. Они поднимут против тебя всю страну. Многим удалось бежать из чертога. Уходи, а то погибнешь здесь. Прощай!
И он осел на пол и умер.
— Умирающие говорят правду, — произнесла Аэрин. — Ты узнал, что хотел. Теперь уходи поскорее! И для начала — отправляйся к Морвен и утешь ее, а не то трудно будет мне простить все, что ты натворил здесь. Как ни тяжела была моя жизнь, ты своим насилием обрек меня на смерть. Пришельцы отомстят за эту ночь всем, кто был здесь. Опрометчивы твои деяния, сын Хурина, словно ты так и остался тем ребенком, которого я знала.
— А твой дух, Аэрин дочь Индора, слаб, как в те времена, когда я звал тебя тетей, и ты боялась всякой цепной собаки, — ответил Турин. — Да, ты была создана для лучшего мира. Идем же со мной! Я отведу тебя к Морвен.
— Глубок снег на дорогах, но еще глубже — на моей голове, — отвечала она. — С тобой в глуши меня ждет такая же верная смерть, как здесь, с дикими истерлингами. Того, что ты наделал, тебе не исправить. Уходи! Остаться — значит только ухудшить положение и причинить Морвен еще большее горе. Уходи, умоляю!
И Турин поклонился ей в пояс, повернулся и оставил дом Бродды; но все мятежники, кто был в силах, последовали за ним. Они направились к горам, ибо среди них были люди, хорошо знавшие горные тропы, и беглецы благословляли снег, заметавший их следы. И потому, хотя охота началась быстро — много там было людей и псов, и слышалось ржанье коней, — им удалось уйти на юг, в горы. Оглянувшись, они увидели за собой алое зарево.
— Они подожгли дом, — сказал Турин. — Зачем бы это?
— Они? Да нет, господин, — я думаю, что это она, — сказал человек по имени Асгон. — Воины часто ошибаются в тихих и терпеливых. Она сделала нам много добра, и ей это дорого обходилось. Не слаба она была духом, и всякому терпению есть предел.
Тогда некоторые, самые выносливые, кто мог выдержать зимнюю стужу, остались при Турине и провели его неведомыми тропами в убежище в горах, в пещеру, хорошо известную изгоям и бродягам; в ней был небольшой запас еды. Там они переждали метель, а потом Турина снабдили припасами и вывели к малоизвестному перевалу, что вел на юг, в долину Сириона, где снега не было. У начала спуска провожатые простились с Турином.
— Прощай, владыка Дор–ломина, — сказал Асгон. — Но не забывай нас. На нас теперь станут охотиться; и Волчий народ станет еще злее из–за твоего прихода. Уходи же и не возвращайся, разве что соберешь войско, которое сможет освободить нас. Прощай!